Практически невиновна - Страница 25

Алиса стоила затрачиваемых на нее сил, эмоций, денег. Временами она была кроткой, временами – своенравной. Она и трепетала перед вице-губернатором, боялась его гнева, но и умела довести любовника до бешенства. Как и любая женщина, она всегда оставалась непознанной галактикой.

Тайны Алисы не мешали продолжению их отношений. Хотя вице-губернатор был бы шокирован, узнав о ее секретах, об истинных мыслях, хороводом мелькавших в ее голове, пока она мило улыбалась спонсору или делала ему массаж.

Иногда своенравная девица все-таки досаждала ему. За десять совместных лет Боровиков пережил три Алисины пластические операции. Каждый раз, обнаружив переделки в ведомстве, всецело ему подвластном, он приходил в ярость. Все части тела и клеточки кожи любовницы Боровиков считал своей собственностью.

Грандиозным потрясением для Геннадия Климовича стало изменение формы носа. Алиса, не предупредив, избавила хоботок от горбинки. Эта горбинка совершенно не мешала Боровикову, он находил ее премилой. Но красавица, как выяснилось, безумно страдала от подобного несовершенства. Вице-губернатор в наказание на целую неделю отсрочил выдачу денег. В оправдание Алиса совала спонсору какой-то журнал с фотографиями прелестной белокурой нимфы. Надо полагать, девушка в журнале (очень, кстати, похожая на Алису) имела идеальный нос. Но до той девушки Боровикову было как до Эйфелевой башни.

Затем подруга жизни, не вняв наставлениям, совершила еще два забега на территорию центра пластической хирургии. Откачала жир с бедер, потом увеличила губы. Геннадий Климович пообещал Алисе, что собственноручно ее придушит, если она продолжит эксперименты.

«Она снова что-то с собой сделала. Дура!» – думал Боровиков, загружая большое, крепкое тело в «лексус». Странное ощущение, знакомое по прошлым постоперационным периодам, вновь посетило его. Он видел любимое лицо, узнавал и одновременно не узнавал его. Конечно, Боровиков ни на йоту не сомневался, что перед ним его малышка, он чувствовал ее запах, она была все такой же импульсивной и упрямой, но в какие-то мгновения голос Алисы звучал как голос незнакомого человека.

«Результат наркоза», – понял Боровиков.

Водитель гнал черный «лексус» по сверкающим проспектам вечернего города. За две недели, проведенные в Европе на международном промышленном форуме, в родном краю заметно потеплело. Щедрая, почти праздничная иллюминация вспыхнула на улицах, едва сгустились сумерки.

Геннадий Климович удобно развалился на заднем сиденье авто. Расслабленность позы не соответствовала напряженной работе его извилин. Бред про некую Викторию вполне можно было списать на последствия анестезии, размышлял вице-губернатор. У Алисы основательно сдуло крышу. Что-то она с собой сделала. Снова исправила нос? Нет. Что-то еще, неуловимое, непонятное.

Чувство мучительной неудовлетворенности поглотило Боровикова. Его визит к любовнице не только не прояснил вопрос, на который он жаждал получить ответ, но и добавил новых загадок. Мчась на автомобиле из аэропорта к дому Алисы, Геннадий Климович все еще надеялся услышать от подруги объяснения ее чудовищного поступка, совершенного несколько дней назад, в пятницу, восемнадцатого апреля. Почему любимая женщина так поступила? Как у нее хватило смелости пойти на подобную авантюру? Что и кому она собиралась доказать? Сегодня в Женеве, когда Боровиков узнал об инциденте, его на мгновение ослепила вспышка ярости. Он не понимал причин Алисиного предательства.

И вот, спустя несколько часов, он уже в России, в городе, в квартире любовницы. И что же? Алиса ни в чем не призналась и к тому же запутала все еще больше.

Он промолчал. Он решил действовать тонко. Боровиков внезапно подумал, что, возможно, Алиса гораздо умнее, чем он привык считать. Но тут она совершенно сбила его с толку дурацким детским лепетом. Разве это оправдания? Она, видите ли, не Алиса, она другая девочка – хорошая и добрая. Какая-то Виктория Коробкина. Что за бред?!

«Или она фантастически умна, или потрясающая дура. Ни первое, ни второе до поры до времени особенно не проявлялось. А вдруг она на самом деле ударилась головой и теперь немного не в себе?» – мучительно размышлял Боровиков.

Окружающие с подобострастием твердили о его харизме. Сейчас прославленная харизма никак не помогала счастливому обладателю. Геннадий Климович не находил ответа ни на один свой вопрос.

Глава 8

Маленькая фигурка в красной куртке прилепилась к скамейке, установленной на берегу. Деревья расступились, и перед Полиной открылось фиолетово-серое озеро.

Николаша смотрел на водную гладь, и озеро отражалось в его глазах – слишком огромных для маленького прозрачного личика. Ребенок имел вид измученного ангела, случайно оказавшегося на земле. «Не жилец!» – деликатно шептали вслед дворовые бабки. Полине всегда хотелось крепко прижать его к груди и не отпускать, словно ее взрослое и сильное сердце могло поделиться энергией с пульсирующим продырявленным комочком внутри Николаши.

– Медсестра сказала, ты почти не обедал, – сказала Аполлинария. – Второе не съел.

В ее голосе звучала не укоризна, а грусть.

– Я пытался, – вздохнул Николаша. – Но устал. Здесь огромные тарелки.

Усталость была его естественным состоянием. Он уставал ходить, дышать, смотреть. И говорить уставал, ограничивая размер предложений тремя словами. В шесть лет он выглядел на четыре, а рассуждал, как старик. Какие грехи изгонял Бог из его души, поместив тело в расплавленное олово страданий? Полина недоумевала. «Это наказание не для него, а для меня», – догадалась она. Но за что? Странная мысль пришла в голову Полине – а вдруг ее наказывают авансом? Индульгенция наоборот, наказание за грех, который еще не совершен. Но какое же глобальное преступление должна была совершить Полина, чтобы соотнести его размеры с этим ужасным наказанием – несчастьем иметь смертельно больного ребенка?